Певческая культура народов Карелии

В этом стилевом массиве напевам эпических песен карел принадлежит одно из важнейших мест. Однако при взгляде на них с предлагаемых выше позиций историко-культурных и межэтнических взаимосвязей традиционной культуры региона их черты как бы «рассеиваются» в её полиэтнических исторических слоях. Что же выделяет эпические напевы карел из ряда родственных им явлений древнейшей финно-угорской песенности? Возможно, их существование в группе множеств, родственных по стилю, но различных по типам вербальной, интонационно-ритмической и ладовой структуры, имеющих определенные ареалы бытования на территории Карелии и Приладожья. На эти вопросы ответы еще предстояло найти, определив для поиска точку отсчета. Такой точкой для нас стала мысль о сложении эпических напевов карелов на высоком этапе развития традиционного художественного мышления этноса. Рунические напевы это явления отнюдь не эмпирического плана, не спонтанно возникающие в процессе повествования напевно-речитативные импровизации, в которых, как это долго представлялось, эпический стих всегда определял структуру «сопровождавшей его и приспосабливавшейся к нему мелодии» (Жирмунский, 1964, 6). «Рунические мелодии речитативного склада по своему мелодическому выражению представляют собой все же не простую речитацию, стоящую на грани мелодии и речи, а музыкальное воплощение речевой интонации, с определенной звуковысотной и мелодической структурой, что, разумеется, не исключает возможности вариационности, характерной для фольклорных произведений…» (Рюйтел, 1994, 11). Эпические напевы являются органичным компонентом музыкально-поэтической системы, отражающей традиционную картину мира карелов, в которой предстает человек действующий, человек размышляющий, человек играющий, человек общественный. Даже в тех случаях, когда собиратель слышит из уст сказителя не пение, а «тихое, невнятное бормотание», в его сознание постепенно проникает именно интонируемая, музыкальная идея по-вествования, вести. Многократная повторность укрупняет ее смысл, наполняя образы отзвуками слуховых и зрительных впечатлений, моторных ощущений. В эпическом напеве трудно постижимым для логического объяснения и непререкаемым для непосредственного восприятия образом сконцентрировались выразительные возможности разных «жанровых полей»: суровость воинских гимнов и непосредственность фантазии и «игрового бытия» детства; скорбь невозвратимых потерь и умиротворенность зрелости; состояние философского созерцания и моторика ритуальных плясок и воинственных состязаний. Все сказанное не является результатом «кабинетных» фантазий. В общении с носителями традиции, слушая и наблюдая за тем, как, например, одна из выдающихся северокарельских сказительниц Х.И. Галактионова поет на свой излюбленный напев одну за другой то руну о том, как беседовал Вяйнемяйнен с лодкой и пытался поймать чудесную рыбу — лосося; про то, как увещевала своего беспечного и неуемного сына мать Лемминкяйнена и как горевала о его гибели; и про то, как мышка убегала от преследующих ее врагов, собиратель-музыкант, уже в первые часы своей полевой работы навсегда запомнивший этот рунический напев («Я затвердил твои напевы», — не об этом ли писал Ф. Глинка?), невольно задается вопросом о его способности, оставаясь самим собой, неуловимо изменяться с каждым новым сюжетом. Поэтому так важны наблюдения и эмпирические описания впечатлений собирателя фольклора, часто являющегося носителем другой этнической культуры. Поэтому ему самому так необходимы мысли зрелого мыслителя, помогающего уточнить свои впечатления от рунической музыки, живущей в наше время. Х. Тампере, говоря о рунической песне в широком смысле слова, пишет: «Речитативный стиль рунических напевов характеризуется краткой, повторяемой или вариируемой в известных пределах мелодией. В такой мелодии для выражения музыкальной мысли оказывается достаточным кварты или даже терции, причем напев двигается часто вокруг какой-либо вновь и вновь возвращающейся мелодической опоры или между двумя опорными тонами в узком диапазоне… Несмотря на несложность подобной мелодики, в ней можно выделить несколько стилевых типов (разрядка моя — Т.К.), которые выступают иногда в чистом виде, иногда же в смешении с другими (Тампере, 129–130). И далее ученый говорит о напевах заклинательных, детских, колыбельных, игровых, трудовых, песнях восклицательного характера, эпических, лирических, качельных… Термины стиль, тип в российском музыковедении имеют весьма высокий статус, что не позволяет нам прямо присоединиться к мнению ученого о наличии в эстонской рунической мелодике столь широкого спектра подобных явлений. Однако его мнение для нас бесценно как свидетельство музыканта-исследователя, обладавшего феноменологическим знанием рунической традиции — явления, которое он на протяжении всей своей жизни «постигал в феноменологическом, чувственном опыте» (Бернштам, 1992, 17), что до сих пор является устойчивой традицией в деятельности его учеников и последователей. «Немногочисленные напевы — пишет Х. Тампере, — пелись обыкновенно со многими, притом весьма разнообразными текстами. Но это отсутствие константности все же не было абсолютным. В основном каждый напев обобщенно выражал настроение, которое было свойственно целому ряду близких по содержанию и по функции текстов в пределах одного или нескольких жанров или тематических групп» (Тампере, 128). Это важнейшее для понимания рунического пласта напевов положение получило дальнейшее развитие в трудах И. Рюйтел. «Определенные мелодические типы и ритмоформулы, отдельные стилистические черты имеют тенденцию сочетаться предпочтительно с определенными жанрами. Однако такие взаимосвязи не абсолютны» (Рюйтел, 1994, 8). Таким образом, первичная гомогенность, при которой один напев «отвечает» потребностям всех вербальных высказываний общины, со временем начинает объединять своим звучанием содержательно и функционально близкие поэтические тексты песен рунической структуры. Родовое качество рунического напева теперь вернее определять как обобщенность. Потребностям же эпического повествования должны были ответить такие напевы, в которых отслаивались и концентрировались по-особому емкие, способные к многозначным трактовкам интонации. Напевы эпических песен карелов так же, как и напевы эстонских рунических песен, немногочисленны. Это также напевы с групповым прикреплением текстов. Это значит, что все многообразие содержания, скажем, рун «Калевалы» может быть передано развернутыми поэтическими текстами, спетыми на один или два повествовательных напева. Так пел и русский сказитель все известные ему «старинки» на один свой любимый напев. Это означает, что напев был не только удобен для пения стиха и не вступал в противоречие ни с его содержанием, ни с настроением сказителя. Это значит и много больше. Все собиратели карельского фольклора отметили тот факт, что «общей особенностью эпических песен является неприкрепленность текстов к напевам: на один и тот же напев поются разные тексты и в то же время одни и те же тексты поются на различные напевы… Вместе с тем на эпические мелодии <…> нередко поются тексты, относящиеся к другим жанрам (к лирическим, колыбельным песням). При этом эпические напевы сохраняются иногда без всяких изменений» (Кершнер, 11). далее

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133

-Муезерская Центральная районная детская библиотека

Сортавальская Центральная детская библиотека

-Питкярантская Центральная детская библиотека (ЦРДБ)

Медвежьегорская Центральная

районная детская библиотека

Певческая культура народов Карелии